понедельник, 06 декабря 2004
Женщина живет, и ей скучно. Положим, я кучер, но женщине это все равно,
потому что и кучер, и барин, и офицер — все мужчины... И все перед ней свиньи,
все одного и того же ищут, и каждый норовит, чтобы побольше взять да поменьше
заплатить. Простой-то человек совестливее. А я очень простой... Женщины это
хорошо во мне понимают — видят, что не обижу, не насмеюсь над ней. Женщина
— она согрешит и ничего так не боится, как смеха, издевки над ней. Они
стыдливее против нас.
читать дальшеМы свое возьмем и хоть на базар пойдем рассказывать,
хвастаться станем — вот, мол, как мы одну дуру провели!.. А женщине некуда
идти, ей греха в удаль никто не ставит. Они, брат, даже самые потерянные,
и те стыда больше нас имеют.
Я слушал его и думал: «Неужели этот человек верен сам себе, говоря все
эти неподобающие ему речи?»
А он, задумчиво уставив на меня свои детски ясные глаза, все более удивлял
меня своими речами.
Дрова в печи сгорели, яркая груда углей отбросила от себя на стену пекарни
розоватое пятно...
В окно смотрел кусочек голубого неба с двумя звездами на нем. Одна из них —
большая — блестела изумрудом, другая, неподалеку от нее, — едва видна.
— Как все это премудро, господи! — вполголоса заговорил он. — Написал человек
книгу... бумага и на ней точечки разные — вот и все. Написал и... умер он?
— Умер, — сказал я.
— Умер, а книга осталась, и ее читают. Смотрит в нее человек глазами и
говорит разные слова. А ты слушаешь и понимаешь: жили на свете люди —
Пила, Сысойка, Апроська... И жалко тебе людей, хоть ты их никогда не
видал и они тебе совсем — ничего! По улице они такие, может, десятками
живые ходят, ты их видишь, а не знаешь про них ничего... и тебе нет до
них дела... идут они и идут... А в книге тебе их жалко до того, что даже
сердце щемит... Как это понимать?.. А сочинитель так без награды и умер?
Ничего ему не было?
— Не веришь, Лёса? — восклицал рассказчик.
— Нет, верю... Как можно не верить человеку! Даже и если видишь — врет он,
верь ему, слушай и старайся понять, почему он врет? Иной раз вранье-то
лучше правды объясняет человека... Да и какую мы все про себя правду можем
сказать? Самую пакостную... А соврать можно хорошо... Верно?
— Максим! Давай в небо смотреть!
Мы ложились на спины и смотрели в голубую бездну над нами. Сначала мы
слышали и шелест листвы вокруг, и всплески воды в озере, чувствовали под
собою землю... Потом постепенно голубое небо как бы притягивало нас к себе,
мы утрачивали чувство бытия и, как бы отрываясь от земли, точно плавали в
пустыне небес, находясь в полудремотном, созерцательном состоянии и стараясь
не разрушать его ни словом, ни движением.
Так лежали мы по нескольку часов кряду и возвращались домой к работе духовно
и телесно обновленные и освеженные.
Коновалов любил природу глубокой, бессловесной любовью, в всегда, в поле или
на реке, весь проникался каким-то миролюбиво-ласковым настроением, еще более
увеличивавшим его сходство с ребенком. Изредка он с глубоким вздохом говорил, глядя в небо:
— Эх!.. Хорошо!
И в этом восклицании всегда было более смысла и чувства, чем в риторических
фигурах многих поэтов, восхищающихся скорее ради поддержания своей репутации
людей с тонким чутьем прекрасного, чем из действительного преклонения пред
невыразимо ласковой красой природы...
Как всё, и поэзия теряет свою святую простоту, когда из поэзии делают
профессию.
Нужно родиться в культурном обществе для того, чтобы найти в себе терпение
всю жизнь жить среди него и не пожелать уйти куда-нибудь из сферы всех этих
тяжелых условностей, узаконенных обычаем маленьких ядовитых лжей, из сферы
болезненных самолюбий, идейного сектантства, всяческой неискренности, —
одним словом, из всей этой охлаждающей чувство, развращающей ум суеты сует.
Для зимы города действительно нужны... тут уж ничего не поделаешь... Но
большие города все-таки ни к чему... Зачем народ сбивать в такие кучи,
когда и двое-трое ужиться между собой не могут?..
-
-
06.12.2004 в 13:00Слушай, извини, что не в тему, но: пли-и-из, проголосуй у меня на дневнике
-
-
07.12.2004 в 21:53-
-
08.12.2004 в 07:57